malamant

http://lenin-pam.narod.ru/det.htm
Вот.
На Кавказской шла посадка. В вагон входили транзитники из Ставрополя, местные станичники, командированные, которых в эту хлопотливую уборочную пору немало бывает в кубанских станицах. Мимо нашего купе проплывали огромные чемоданы, сетки с душистыми яблоками, озабоченно сновали пассажиры, потому что невозможно проехать мимо Кавказской, чтобы не купить огромный арбуз или ароматные дыньки.
В дверях нашего купе показался инвалид. За плечами у него - армейский вещмешок, в руке - новенький чемодан.
- Вот что, товарищи,- усаживаясь рядом с нашим попутчиком-студентом, сказал мужчина,- уж не взыщите. Кого-нибудь из вас я побеспокою. Неловко мне на верхней полке своей культей махать.
- Пожалуйста, папаша! - засуетился студент и начал перекладывать свои пожитки.
Поезд тронулся. Пассажиры угомонились. Проводница постелила инвалиду постель, и он, покончив со своими дорожными делами, заскучал.
- Ты, молодой человек, никак студент? - повернулся инвалид к нашему спутнику.
- Студент.
- Домой или из дому путь держишь?
- Из дому. К старикам в Туапсе ездил. !
- А учишься где?
- В Москве.
- В Москве - это хорошо! - одобрил инвалид.- Вот я тоже в Москву еду. Хоть рассмотрю ее по-настоящему. А то в сорок первом, когда эта самая петрушка со мной приключилась,- он показал на деревянную ногу,- что там можно было увидеть? Эвакопоезд, вокзал. На автобусе два раза по каким-то улицам провезли. Вот и все. А потом дальше, в Горький. Ну, теперь-то я свое возьму!
Мужчина расстегнул пиджак, отколол от бокового кармана булавку и достал сложенную втрое бумагу.
- Вот, по путевке еду. От артели. На Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Все как полагается.
Он принялся рассматривать документы.
В купе стало тихо. Ровно стучали колеса.
За окном до самого горизонта дрожало в мареве иссушенное солнцем и ветрами жнивье. Курились пылью степные дороги. Только изредка на желто-серой равнине горбились огромные скирды прошлогодней почерневшей соломы.
Инвалид щелкнул прокуренным ногтем по путевке и, словно продолжая давно начатый разговор, сказал:
- Электростанциями интересуюсь. Моторист я.- И, помолчав, обратился к студенту: - А ты, молодой человек, если не секрет, какой специальности обучаешься? Не по моторам, часом?
- Да нет, редкая у меня специальность,- почему-то смутился студент.- Я в консерватории учусь. По классу кларнета. Это такая труба... вроде рожка...
- Так ты же, сынок, хорошему делу учишься, а будто стыдишься. Людям без музыки никак нельзя. Эх ты, чудак-человек! Я-то всюду свою музыку вожу.- Мужчина проворно повернулся к новенькому чемодану.- Если, конечно, не возражаете...
В чемодане рядом с домашними ватрушками и банкой масла, завернутая в пеструю ситцевую тряпицу, лежала скрипка. Мужчина развернул ее, обтер и приложил к подбородку.
- Вот, скажем, вальс у меня любимый,- произнес он мечтательно и занес смычок.
По вагону поплыли, заплескались “Дунайские волны”. В наше купе уже заглядывали пассажиры. Инвалид преобразился: его лицо то хмурилось, то освещалось улыбкой.
Вдруг он опустил смычок и обернулся виновато к проводнице:
- Может, нельзя? Беспокойство пассажирам?
- Играйте, пожалуйста! Какое же от музыки беспокойство. Мы слушали “Лунную сонату”, “Жаворонка”, “На сопках Маньчжурии”.
- А инструмент-то у вас старенький,- заметил студент, когда попутчик опустил скрипку на колени.-Вот в Москву едете, новую бы купили.
- Нет, парень, я ее ни на что не променяю. Это о человеке память. Видишь, пулей пробита. Залатал, зашпаклевал... Все по очереди рассматривали раненую скрипку.
- С сорок второго года она у меня.
И наш новый знакомый рассказал историю этой скрипки.